"Едва взглянув на эскиз, где был изображён пьяный-препьяный священник и ещё более пьяные участники крестного кода, Совет Академии художеств поспешил возвратить его автору. О священниках такое? Ни в коем случае.
Приходилось лукавить. Благолепие? Ну, что же, будет и благолепие, будет и пастырская проповедь. Нельзя изображать священника в ризе? Оденем его в рясу. И даже пусть проповедь его будет на самую невинную тему – всё чинно, благородно. Идиллическая картинка провинциальной жизни.
С огромным увлечением работал над своей картиной Василий Перов, точнее над картинами, ибо наряду с утверждённой «Проповедью на селе» он не оставлял и «Крестного хода».
И когда осенью 1861 года он поставил свою подпись под «Проповедью на селе», можно сказать без преувеличения, что в России родился новый великий художник, а с ним впервые в истории русской живописи – и новая тема, тема обличения церковников и всего того, что они проповедуют и освящают.
Хороша была идиллия! Правда, внешне на картине всё обстояло благополучно: священник действительно читал проповедь, в церкви было много народа, всё строго и в спокойных тонах, на первый взгляд – милая картинка патриархальных нравов. Этакий, списанный с натуры, живой, не без юмора сделанный этюд.
(Не Никита ли Михалков с семейством сидят на первом плане?)
«На первый взгляд, – писал В. В. Стасов, – тут всё только юмор, добродушный, милый, наивный, незлобивый, ни о чем особенно не задумывающийся юмор, простые картины русских нравов; да, но только от этого «наивного» юмора и от этих «простых» картин мурашки по телу бегают. Гоголь с Островским, должно быть, тоже наивные юмористы и изобразители простых сцен были. Нет, кто не слеп и не глух, почувствует в этих картинах едкое жало».
Но «Проповедь на селе» была только началом.
* * *
Нет, недаром ещё в первом, значительно смягчённом по сравнению с окончательным вариантом эскизе-наброске «Крестного хода на Пасхе» блюстители порядков увидели крамолу. Ещё бы! Ведь никто из художников в России до Перова не отваживался так неприкрыто, так резко и вместе с тем так правдиво изображать духовенство, казённые церковные праздники такими, какими они были, какими, по выражению Стасова, «всякий их знавал и видел в действительной жизни». И можно сказать без преувеличения, что Василий Григорьевич Перов сделал здесь не меньше, чем Пушкин с его «Гаврилиадой» и «Сценой в корчме» из «Бориса Годунова» и Гоголь с попами, дьячками, монахами, фигурирующими в его рассказах, – в литературе, Мусоргский с его «Семинаристом», с его Варлаамом из «Бориса Годунова» – в музыке.
Казалось бы, более чем недвусмысленно выразил своё отношение к религии и церкви Перов – недаром грозили ему реакционеры Соловками, недаром даже упоминать о его «Крестном ходе на Пасхе» вплоть до революции 1905 г. – к тому времени художник уже давно сошёл в могилу – нельзя было. Эту картину – одну из самых нравственных, проникнутых высоким гражданским пафосом картин русских художников,– духовенство и царские власти объявили безнравственной, что, впрочем, лишь служило ей лучшей аттестацией.
Картину "Крестный ход на Пасху", отвергнутую Академией, купил П. Третьяков,которомц писал Худяков: "Слухи носятся, что будто бы Вам от Св. Синода скоро сделают запрос; на каком основании Вы покупаете такие безнравственные картины...И Перову вместо Италии как бы не попасть в Соловки".
Но год спустя после «Крестного хода» Перов выступил с новой картиной, наделив её почти идиллическим, чуть сентиментальным названием: «Чаепитие в Мытищах»...
Более 900 монастырей насчитывалось до революции в царской России. Свыше миллиона гектаров земли имели они, около ста заводов – маслобойных, сахарных, кирпичных, кожевенных, около 500 монастырских ферм, более семисот гостиниц и подворий. И огромные суммы денег, бесчисленное количество драгоценностей – на многие миллионы золотых рублей. Таковы были владения бессеребреников, «отрёкшихся от мира и от соблазна», тех, кто, постригаясь в монахи, помимо обета целомудрия и многих иных «богоугодных» обетов, давал и обет нищеты, отказываясь от всякой собственности!
«Все помыслы монахов, – писал в 1913 г. побывавший в Афоне, крупном монастырском центре царской России, корреспондент газеты «Юманите», – направлены к тому, чтобы тем или иным путём получить деньги на своё содержание. Куда ни повернись – везде икона, везде подсвечник и рядом тарелочка, где обязательно для приманки лежат две, три монетки, хотя, может быть, здесь не было жертвователя, и долгое время.
Если ты не положишь на тарелочку или не купишь свечи, то с тебя иным путём возьмут, например за поминовение усопшего отца, матери, брата: у всякого есть кто-нибудь на том свете. А если нет мёртвых, ну так за здравие живых.
Существуют даже специальные прейскуранты, отпечатанные типографским способом; в них всё расписано, всё указано, здесь всё есть – поминовение вечное, на год, на два месяца, за одно лицо и сразу оптом, за целую дюжину. Выбирай любое...
«Вы думаете они впрямь записывают и поминают, – сказал мне мой знакомый, афонский монах О. Тарасий. – Да где бы хватило бумаги записывать всех дураков, желающих «вечного» поминовения, и когда бы это можно было поминать их, на какой такой бесконечной службе? Обманывают они народ тёмный...»
Так было в 1913 году, так было и за сорок восемь лет до этого, когда Перов писал свою картину «Монастырская трапеза», так было везде – в Афоне, в Киево-Печерской лавре, в Троице-Сергиевой лавре... Менялись лишь некоторые детали. Суть оставалась одна и та же.
Монастырская трапеза
И вот теперь, через сто лет мы вновь попадаем в тот же темный мир монастырей и церквей, где за молитвы берутся деньги. Где доход приносят свечки и требы, просфорки и записки, которые никто не читает и не может прочесть, даже если б захотел, но денег требует обязательно.
Незаконченные работы В.Перова.
"Смерть монаха"
"Разговор студентов с монахом."
"Спор о вере"
(Из статьи в журнале «Знание – сила», №11, 1959 год. Автор статьи: А. ВАРШАВСКИЙ, кандидат исторических наук)
Василий Григорьевич Перов родился в декабре 1833 года. Отец художник барон Криденер в те времена служил прокурором в забытой богом сибирской губернии, а мать, Акулина Иванова, была Тобольской мещанкой. На момент рождения Василия родители в браке не состояли и к маленькому человечку на долгие годы приклеилось позорное «незаконнорожденный».
Буквально несколько месяцев спустя после рождения ребенка родителя обвенчались, но ни фамилию, ни титул барон своему сыну передать не смог. Так Вася стал Перовым – это прозвище мальчик получил от своего первого учителя-дьячка, который восхищался изящным почерком ученика.
Достоверно известно, что Василий Перов был приписан к мещанам города Арзамаса.
В 1853 году Перов поступил в Московскую школу живописи и ваяния в класс известного художника и педагога Васильева, которые сразу же отметил большой талант у нового ученика. Уже во время учебы Василий получил свою первую серебряную медаль за один из своих эскизов. Медалей будет ещё много, но ту первую медаль художник с особой теплотой вспоминал до конца своей жизни.
А последней работай в Московской школе живописи стала картина «Первый чин», за которую Перов получил малую золотую медаль.
В 1866 году Перов дослужился до степени академика живописи, в 1870 – он уже профессор, а потом и преподаватель знаменитого Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Его учениками были: А.П. Рябушкин, М.В. Нестеров, С.А. Коровин, Н.А. Касаткин. За одиннадцать лет преподавательской деятельности Василий Григорьевич Перов стал учителем для огромного количества талантливых юношей, которые впоследствии прославили русскую живопись.
В конце 1881 года тиф и воспаление лёгких подорвали его здоровье. В. Г. Перов заболел чахоткой и в июне 1882 г. скончался на 49-м году жизни, в маленькой подмосковной больнице на территории усадьбы Кузьминки. Художник был похоронен на монастырском кладбище в Даниловом монастыре.
Несмотря на свое критическое отношение и к церкви, и к общественной жизни, В.Г. Перов писал и выставлял свои картины без страха подвергнуться грубым выходкам типа разгрома выставок православными активистами в наше время.
Откуда в нашем обществе появились эта нетерпимость и фанатичная жестокость? Почему любое движение здравой мысли и критическое осмысление происходящего встречает яростное неприятие и доходит до того, что каждое слово или изображение гонит людей в суды с жалобами на оскорбление чувств верующих?