«Второй гуманизм», зародившийся в Германии в XVIII веке, своим идеалом видел античную Грецию. Больше всего в ней немецких интеллектуалов привлекали тираны, спартанцы, Перикл и македонская династия. Неудивительно, что Гитлере нацисты видели своё начало именно в этих древнегреческих персонажах – жестоких, циничных и пассионарных.
В XVIII веке в идеологической жизни Европы значительную роль сыграло явление, которое часто называют «вторым гуманизмом». «Первый гуманизм» пришёлся на эпоху Ренессанса, и центром его была Италия. Что же касается «второго гуманизма», то в качестве его центра безоговорочно выступала Германия. Во главе этого течения стоял Винкельман; среди других его крупнейших представителей следует назвать Гердера, Гёльдерлина, Лессинга и др. В литературе это были Гёте и Шиллер. Из «второго гуманизма» вышли и братья Шлегели, Гегель и Шеллинг. Тогдашняя Германия, в политическом отношении слабая и раздробленная, в сфере интеллектуальной, духовной жизни Европы, бесспорно, шла в авангарде. По сути дела, приходится говорить о втором в европейской истории Возрождении, на сей раз – немецком, в отличие от первого, итальянского.
Понятно, что любое движение «возрожденческого», «ренессансного» характера должно включать в себя как важнейший, интегральный компонент обострение интереса к античности. Это в полной мере относится и ко «второму гуманизму». Основоположником здесь выступил великий искусствовед, упомянутый выше – И.-И. Винкельман. Именно он в полной мере открыл глаза европейцам на подлинную (а не изобретенную ими) античность. Историческое значение деятельности Винкельмана колоссально. Тот «образ Эллады», который принят сейчас в интеллектуальном мире – это именно образ, созданный Винкельманом.
Классическое греческое искусство Винкельман провозгласил высшим достижением культурной истории человечества. При этом его вклад не ограничивается одной только сферой искусствоведения. Так, некоторые высказанные им мысли положили начало идеализации Перикла и «Периклова века» в историографии Нового времени. И после Винкельмана крупнейшие представители «второго гуманизма» неизменно отдавали античности очень большую дань. Например, Гёте был в новоевропейской культуре, пожалуй, более всех других похож по складу своего ума на древнего грека. Не случайно его под старость называли «олимпийцем».
На протяжении XIX века происходило становление комплексной научной дисциплины классического антиковедения. В этой дисциплине безоговорочно лидирующие позиции сразу же заняли именно немецкие учёные. Что представителей немецкой интеллектуальной элиты более всего интересовало в античности, чему в ней они особенно симпатизировали? На предыдущих этапах развития культуры в Европе (начиная с итальянского «первого Возрождения») воспринимались и усваивались либо вещи политически нейтральные (будь то римское частное право или система мифологических образов и сюжетов), либо мотивы, ярко говорившие о свободолюбии древних. Воспевались и ставились на пьедестал такие фигуры, как Брут, Спартак, братья Гракхи, братья Горации, Цицерон и т. п. Всё это очень четко прослеживается хотя бы по европейскому искусству XV–XVIII веков.
Ярким контрастом выступает позиция, занятая немецкими интеллектуалами в XIX веке. Если в этом столетии, скажем, во французской традиции Цицерон – по-прежнему один из главных героев, «идеалов», то в Германии мы обнаруживаем принципиально иную ситуацию. Величайший немецкий антиковед Т. Моммзен (единственный историк, получивший Нобелевскую премию) относится к тому же Цицерону с плохо скрываемым презрением. Его идеал – отнюдь не республиканец Цицерон, а диктатор Юлий Цезарь, «отец» римской монархии.
Главный сюжет для немцев не Рим, а Греция. Один из популярных сюжетов – проблема дорийцев. Благодаря классическому четырёхтомному труду К.-О. Мюллера «Die Dorier» этот субэтнос древнегреческого народа (представленный, разумеется, в первую очередь спартанцами) стал восприниматься как самая этнически «чистая», самая «нордическая» его часть, сохранившая незыблемыми индоевропейские (арийские) традиции, среди каковых предельно строгое воспитание, ликвидация неполноценных младенцев и т. п.
В целом из древнегреческих полисов максимальным уважением немецких антиковедов пользовалась именно суровая Спарта. Если для английских историков того же XIX столетия (представленных, в частности, такой «звездой первой величины», как Дж. Грот) Спарта – некое непонятное и ненавистное явление, а идеалом выступают демократические Афины, то для их коллег из Германии всё в точности наоборот. Один известный немецкий антиковед начала XX века желчно, с недоброй иронией назвал Афины времен Демосфена «республикой адвокатов.
В греко-македонском противостоянии IV века до н. э. немцы безоговорочно стояли на стороне Македонии и Филиппа II, которого были склонны идеализировать. Демосфен же оценивался ими в лучшем случае как романтик, всю жизнь самоотверженно боровшийся за заведомо проигранное дело, а в худшем случае – как прожжённый корыстолюбивый политикан.
В немецкой науке об античности на протяжении XIX – первой половины XX века мы встречаем нескрываемый интерес к «сильным личностям» – могучим воителям и правителям ярко выраженного авторитарного типа. О Филиппе II уже упоминалось; ещё большее внимание привлекал его знаменитый сын – Александр Македонский. Восторженную характеристику даёт Александру Дройзен в своей эпохальной «Истории эллинизма». Тот же Дройзен едва ли не первым в мире уделил пристальное внимание истории преемников Александра – диадохов, их борьбы между собой. Соответствующие части его труда написаны вдохновенно и читаются как увлекательный роман: диадохи – это люди подчёркнуто пассионарные и одарённые, но при этом жестокие, циничные и совершенно беспринципные. Продуктом интереса к «сильным личностям» стал и тот факт, что антиковеды Германии первыми детально описали деятельность древнегреческих тиранов.
Также характерно различие акцентировки при оценке деятельности Перикла. Этого последнего со знаком безусловного позитива, с нескрываемой симпатией воспринимали представители самых разных идеологий; но если приверженцы либеральной демократии в большинстве европейских стран видели в нём одного из отцов-основателей этой политической системы, то многие немецкие историки (даже ещё до возникновения фашизма) подчеркивали, что Перикл был идеальным вождем (Führer) народа, выразителем «нордического» духа.
Эти немецкие особенности взгляда на античность в значительной степени порождались объективной политической ситуацией в Германии. На протяжении XIX века как раз шёл процесс преодоления её раздробленности, объединения немецких земель в единое могучее (притом весьма милитаризованное) государство. Процесс этот, возглавленный Пруссией, пробивал себе дорогу отнюдь не легко: мелкие германские княжества держались за свою независимость. Неудивительно, что возникала иллюзия полной аналогии с событиями в Греции IV века до н. э., с пёстрым миром борющихся между собой греческих полисов и Македонией в качестве объединительницы. В подобной системе взглядов Пруссия прочно ассоциировалась с Македонией, а её крупные государственные деятели – Вильгельм I и особенно Бисмарк – с Филиппом II.
Именно на только что описанном идеологическом фоне развёртывается и деятельность Ф.Ницше. Он начинал именно как исследователь античности. По образованию он был филологом-классиком, и его первая крупная работа представляла собой сугубо академическое исследование об источниках Диогена Лаэртского.
Но даже и тот труд, с которого началась карьера Ницше как философа – «Рождение трагедии», – написан на античном материале. В этом сочинении мыслитель предложил видение всей древнегреческой цивилизации как сосуществования и борьбы двух начал – «аполлонического» и «дионисийского», светлого, рационального и тёмного, трагического. Сам Ницше симпатизировал «дионисийскому» началу.
Потому нисколько не выглядит удивительным, что с приходом Гитлера к власти многие немецкие историки античности приняли этот режим и даже пошли к нему на службу. Причем среди них был ряд действительно крупнейших специалистов. Достаточно упомянуть такое имя, как Г. Берве. В годы гитлеровского правления он был в полном смысле слова нацистским учёным (даже возглавил специально учреждённое ведомство, обеспечивавшее «участие науки об античности в войне». Тем же путём шли и другие известные исследователи, например Э. Корнеманн, М. Гельцер, Ф. Шахермайр и пр. Разумеется, после разгрома Германии во Второй мировой войне все они отреклись от нацистских убеждений и продолжали (многие из них – ещё в течение ряда десятилетий) активно работать в науке.
Однако характерно, что, например, тот же Берве ещё и в последующие годы неоднократно переиздавал сборник своих статей, написанных в большинстве своем в 1930-х – первой половине 1940-х и несущих на себе соответствующий отпечаток. Перед нами – отнюдь не случайное обстоятельство. Как бы там ни было, а в гитлеровской идеологии присутствовали античные мотивы. И не просто присутствовали, а играли значимую роль.
Сам Гитлер интересовался античностью и любил, в частности, позировать фотографам на фоне античных статуй. Всем памятно, с какой невиданной до того пышностью нацистами были проведены берлинские Олимпийские игры 1936 года, когда Гитлер стоял на одной трибуне с основателем современного олимпизма почётным председателем МОК П. де Кубертеном и выслушивал от него слова всяческого одобрения и поддержки в свой адрес.
Олимпийские игры – феномен древнегреческого происхождения. И если для итальянского фашизма Муссолини тоже был характерен интерес к античности, но в сочетании с преклонением прежде всего перед Римом (что вполне естественно, ведь итальянцы воспринимали себя как потомков римлян), то в Германии (чья культура непосредственных античных корней не имела) аналогичное преклонение было перенесено в большей степени на Грецию. Тут опять же имело место некое «соблюдение традиций»: ведь, как говорилось выше, именно немцем Винкельманом «лик Эллады» был, по сути дела, открыт взору новой Европы. Да и помимо Винкельмана нацистам в данном отношении было на кого ссылаться из своих знаменитых соотечественников, будь то Шиллер или Ницше.
После Второй мировой войны в Германии активно пошёл процесс денацификации. Одним из побочных его результатов стало и то, что немецкое антиковедение начало постепенно утрачивать свой былой авторитет. Сегодня оно уже не занимает первенствующего места в мире, как было еще лет сто назад; на лидирующие позиции выдвинулась англо-американская школа изучения античности, второе место – за французской школой (сосредоточившейся в последние десятилетия в основном на том, чтобы генерировать оригинальные концептуальные построения). В первую очередь немецкими антиковедами прекращено изучение Перикла и его деятельности. Это напрямую обусловлено именно тем, что, как уже отмечалось выше, Перикл был весьма популярен и востребован в годы власти нацистов.