Сейчас православный мир озаботился патриархальностью бытия. Патриархальное общество рисуется неким земным прообразом рая. В патриархальных обществах и праведность-то цветет, ибо созвучна ему, и сам человек, желая быть праведным, тянется к патриархальности.
Когда читаешь подобный вздор, то напрашивается мысль: а знают ли пишущие к чему зовут нас? Ведь мир не столь уж модернистки преображен и не столь погряз в постмодерне, как хотят сказать некоторые.
Кто был на Востоке или в странах Юго-Восточной Азии должен был быть удивлен не разнице имущественной, ни антисанитарии, ни еде и прочим атрибутам быта. Внимание должно быть обращено на смысл существования этих народов.
Меня всегда безмерно поражал их образ жизни. Ходя по базарам, улицам, заходя в гости, я с удивлением вижу, что за тысячелетия ничто не изменилось в их мире. Традиционные методы и способы производства, традиционные ремесла, традиционное понятие о красоте и благах жизни, заключенные в посуде с орнаментом по металлу, одежде традиционного стиля и рисунка, женских золотых украшениях, коврах, не менялись тысячелетиями. Находки археологов свидетельствуют, что традиционные виды прикладного искусства, способы изготовления сохраняются из тысячелетия в тысячелетие.
А вот иллюстрация из прошлого:
Арабские купцы.
Марокко и его ковры в настоящем:
Способ получения масел, мыла, косметических средств – это опять-таки архаика. Это традиция и имущественное расслоение не требует превращения старых технологий в новые ради увеличения производства. Если есть потребность, то появится просто еще один ремесленник, а не машинная мануфактура.
Люди заняты вековечной проблемой: пропитаться, жениться, воспитать ребенка и передать ему свое ремесло.
Никто не ходит в театры, никто не знает музеев или культурных центров, памятников архитектуры и художественных выставок, никто не пишет ни книг, ни философских трудов и соответственно, никто их не читает и не имеет о них понятия. Если есть школьное образование, то оно на уровне счета и алфавита для умения прочитать и подписать бумагу, да подвести итог торговле.
Собеседники, когда слышат твое звание-доктор, вначале впадают в восторженную почтительность, но как только до них доходит, что доктор – это не врач, а ученая степень, то и почтение, и преклонение, и уважение исчезают как туман на восходе солнца. Дело в том, что доктор по их разумению это непременно врач, уважаемый нужный человек. А вот доктор наук, да и сама наука – это области совсем мало связанные с пользой и деньгами. Уважать науку не за что.
Жажда знаний, жажда образования и стремление мыслить в поисках истины – это не их профиль, это не черта традиционного общества. Оно живет ради того, чтобы жить из года в год по одному, однажды заданному образу, и если есть возможность, то сытнее есть, удобней устраивать быт (в тепле и чистоте), здоровыми растить детей.
Это ни плохо, ни хорошо. Это традиционно. А для души – религия, в любом виде. Приверженность религии предков – это не только традиция. Это еще и достоинство, это прерогатива уважаемых граждан. Без демонстрации своих религиозных взглядов нет статуса в обществе, будь то город или маленькое село.
Капитализм всколыхнул глубокие пласты традиционных обществ, вынес на поверхность молодежь, жаждущую не просто перемен, а разнообразия и мысли в этом застойном жвачном бытии.
Только ли богатство привлекает иммигрантов в Европу? Нет. Многие иммигранты с Ближнего Востока отнюдь не из бедных семей. Они едут учиться в Европу, едут работать, имея уже квалификацию и знания, позволяющие им жить неплохо и в своей стране. И тем не менее они уезжают и не возвращаются. А держит их в Европе именно непохожесть на их мир, богатство и разнообразие возможностей, свобода и обретение неповторимости собственной личностью.
То, что некоторые иммигранты в чужой стране продолжают жить по своим обычаям и традиции, говорит лишь о том, что они как не понимали смысла жизни, так и не понимают, не имея ни образования, ни культуры, не умея пользоваться дарами знаний, не видя красоты мысли, воплощенной в трудах поколений. Нужен длительный процесс воспитания и приобщения к культуре, чтобы человек оценил таланты собственной души и ума.
Более того, человек так устроен, что даже не имея возможности жить иначе, чем он привык, чужая жизнь вокруг, непохожая на устоявшийся тысячелетний быт, мысли и чувства, будоражит его душу, волнует, манит надеждой и сознанием сопричастности всему новому и под час непонятному. Так людей тянет в большой город, в сутолоку и кипение суеты. И даже несбывшиеся надежды не отрезвляют человека и не гонят его из этой яркой пусть чужой, но все-таки хорошо осязаемой и чувствующейся, жизни.
Нет, патриархальность традиционного общества – это не праведность и не святость. Это жесткий регламент, это строгое следование по жизни в том же направлении, что и течение реки: неизменно, постоянно, однообразно, в узком русле, пробитом вековой силой привычки.
Пишущие о патриархальности и традиционности, считают, что они автоматически рождают праведность. Но праведность это элемент религиозной веры. Без религии никакое патриархальное общество не воспитает праведности. Потому патриархальные общества так сильнои неразрывно соединены с религией, что только в ней они находят опору в воспитании в человеке рабской, приниженной психологии, несвободу духовную и страх жизни.
И вот вопрос: а возможно ли в век развития капитализма заставить человека вернуться к традиционализму и патриархальности? Ведь не сами по себе распались традиционные патриархальные общества, а расшатала их капиталистическая предприимчивость, направленная на торговлю потребностями человека в самом широком их использовании. Капитализм освободил личность для того, чтобы эта личность, осознав свои потребности и желания, захотела удовлетворить их. А отчуждение труда сделало возможным получить человеку независимость и освободиться как от сословных рамок, так и от угрозы стать вне общества.
Слишком много надежд и разочарований, радости, творчества и скорби связано у человека со свободой. Он может быть праведным именно благодаря этой свободе, благодаря пониманию своего назначения и смысла жизни, а не через исполнение навязанных традиций и ритуала.
Люди очень часто путают патриархальность социального типа с обычной устоявшейся, провинциальной жизнью, и потому охотно верят, что патриархальность – это своего рода счастье.
Есть, есть в неспешном однообразном бытии, своя прелесть. Это не регламент, не правила, не запреты или условности, обязательные для исполнения, если не хочешь стать изгоем. Нет, и еще раз нет. Завораживающее течение привычной жизни заключается в ее неизменности и как следствие, спокойное бесстрашное ожидание будущего. Именно по этой причине многие так охотно и с радостью вспоминают советское прошлое. Оно было стабильным, несущим радость надежды и не таило в себе страха жизни, не грозило нищетой и бесправием.
Люди любят, когда могут вернуть прошлое в его неизменном виде. Любят возвращаться в город детства и находить в нем прежние улицы, парки и магазины. Любят тишину и покой, соединенные с вкусами, звуками, видами. В этом и состоит особенность и противоречие человеческой души: любя новое и неизведанное, она всегда рада возвращению привычного и неизменного. На этом свойстве человека построены все человеческие культуры. Это не религия, это традиционность в ее совокупном, далеком от навязывания регламента, значении. Это приятная привычка.
И вот, исходя из путаницы понятий и представлений, нынешние спекулянты от философии пытаются убедить граждан, что счастье и стабильность вернутся в общество вместе с патриархальными православными традициями. Своими «крестовыми походами» за праведность и монархию, они пытаются не дать людям осознать, что причина не в традиционном обществе, а в классовом разделении этого общества на богатых и бедных. Возврат к традиционному патриархальному обществу – это закрепление социального разделения навечно.