Дамочку, попавшую в Топ ЖЖ за плевок в собственный народ, понять можно. Иначе в Топ не попадешь. Это элементарно: чем грязнее, пошлее, безапелляционнее и глупее пост, тем большее число «умников» он привлекает. Ее задор даже не возмущает. Оплевать можно что угодно и кого угодно. Ей бы для справки вначале почитать рассказ Куприна «Исполины». Его герой высказался о русских писателях точно так, как эта дамочка. Даже странно, а не плагиатор ли она? Впрочем, это лишнее доказательство того, что русская литература очень хорошо знала свой народ. Полное совпадение взглядов через век – достойно похвалы писательскому пониманию человека.
Но удивило меня не отношение к советскому периоду или к русской литературе. Ну, не понимает человек Паустовского с Пришвиным. Их, кстати, и в советское время плохо понимали. А удивило ее инфантильное отношение и ученическая оценка литературы как творчества. Взрослый, считающий себя интеллигентом, человек и вдруг лепет двоечника, которого заставили выучить стих. Правда, она била все-таки на советский менталитет, на тот факт, что советские учителя заставляли читать, учить и гордиться, не имея ничего другого. Но пропагандистское клише антисоветизма дела не меняет.
И вот вопрос, не к этой дамочке, а вопрос ко всему обществу, именующему себя интеллектуальной элитой: а понимаете ли вы вообще, что есть литература и для чего она существует? Как вы отнесетесь к зарубежной литературе, если вы не только не родились, но и не росли ни в Англии, ни во Франции, ни даже в Болгарии или ЮАР? Для вас это развлечение, иллюстрация, на худой конец мировая философская заумь на манер Сартра или Камю. Но писатель вообще-то не задается целью создать экзистенциализм, символизм с аллитерацией. Это так, побочный продукт эпохи. А если глубже, то он выражает свое «я» и свою память о людях, о времени, об эпохе, в которую жил. Он говорит от полноты сердца, постигшего свой мир. Относясь к литературе так, как дамочка, человек заявляет о себе, как о лишенном и прошлого, и будущего, индивиде. Ему не с кем поговорить, у него нет и не было прабабушек и прапрабабушек с прадедушками и прапрадедушками, у него не было в этой стране родителей, а была только ненасытная зависть к чьему-то благополучию и ненависть к «этой стране», где ее учили и что-то заставляли читать. Это убогое перекати - поле оплевывает не литературу и советское прошлое, а себя и свою семью, прожившую целую жизнь без воспоминаний, без беседы с прошлым, без связи с природой и впечатлениями от своего образа жизни.
Может быть, наши Паустовский с Пришвиным в подметки не годятся Стивену Кингу, Толкиену или Ремарку с Хемингуэем, но значит такова твоя страна, твое прошлое, твои корни. Можно заявить, что «я другая». Но не думаю, что из этого что-то путное получится. Как раз у западной просвещенной интеллигенции никогда не найдете такого глумления над своим прошлым, культурой и традицией, как у русского холопа. Дама во всеуслышание объявляет, что она Шариков, без традиций и прошлого, а только с запросами и потребностями, а публика думает, что она – образец оригинальности и ума.
Можно принять подобное отношение к русской литературе от западного ума. В частности этот ум в большинстве случаев так и мыслит, признавая из русской классики только Толстого и Достоевского. Что делать, чужие мы. Но когда подобные оценки разбрасывает русский (или российский?) человек, то можно его только пожалеть: как мучился он всю жизнь тем, что родился в России. Ведь ни малейшего чувства любви, никаких светлых воспоминаний не пробуждается в таких людях при чтении русской литературы. Они были глухи, слепы и такими остались.
Это не призыв любить русскую литературу. Это указание на то, что литература существует не для чьего-то частного развлечения.
Когда поживешь в чужой стране не туристом, а соотечественником, то и литература, которую ты читал в детстве как занимательную сказку, предстает перед тобой по-другому. Многое, очень многое в строках произведения видится иначе, иначе ощущается связь со страной и эпохой.
Литература – это вселенная, и далеко не всем дано вместить хотя бы частицу этой вселенной, соприкоснуться с чужим миром и жизнью. Литература, в некотором роде, мистическое сопереживание эпохе и собеседование с давно ушедшими людьми. Не патриотизм воспитывала советская пропаганда, заставляя школьников читать литературу. Она учила видеть в литературу не потребительское развлечение, а глубинную связь времен и поколений. Она соединяла настоящее с прошлым, скрепляла живоносные артерии единого русского организма, разорванные войнами и революциями, чтобы настоящее не превратилось в заглохший лишенный корня сорняк.
Кто не понимает того, что любая литература - национальна, глубоко национальна, что какова она, таков и ты сам, не должен вообще ею интересоваться.