Важнейшим фактом было наличие в ее рядах людей готовых сотрудничать с советской властью не из страха, и не корысти ради, а вследствие глубокого внутреннего убеждения, что идеи социальной справедливости и коллективного труда не противоречат христианской доктрине.
Александр Иванович Введенский родился 18 (30 августа) 1889 года в Витебске. Отец его был преподавателем латинского языка в гимназии; впоследствии стал директором гимназии, получив дворянское звание.
Окончил историко-филологический факультет Петербургского университета. В 1914 году за полтора месяца экстерном сдал экзамены и получил диплом Петербургской духовной академии, т.е. получил два образования.
В июле 1914 года был рукоположен во пресвитера епископом Гродненским Михаилом (Ермаковым) и назначен полковым священником.
С 7 марта 1917 года один из организаторов и секретарь «Союза демократического православного духовенства и мирян», учреждённого в Петрограде. Член Предпарламента как представитель демократического духовенства.
С 1919 года настоятель церкви Захария и Елисаветы в Петрограде.
Будучи клириком Ведомства протопресвитера военного и морского духовенства, выезжал на фронт, призывая войска продолжать войну «во имя защиты революции». В 1917 г. являлся также членом Всероссийского демократического совещания, заведовал внешкольным отделом Охтинского райсовета Петрограда. Признал Октябрьскую революцию.
Среди членов «Союза демократического православного духовенства и мирян» еще с осени начинает, по словам самого А.Введенского, « созревать решение самостоятельно вести церковное дело, не считаясь с правящей иерархией. В. Лашнюков особенно энергично проводил эту мысль. После же избрания патриарха, когда самые мрачные принципы церковного консерватизма восторжествовали до конца, с особенной настойчивостью встала мысль о необходимости разорвать с официальной московской церковью. Инициатором явился протопресвитер Г.И. Шавельский, призвавший к себе прот. Боярский и меня для совещания. Вскоре на квартире покойного протоиерея И.Ф.Егорова было устроено совещание, где был выработан как подробный проект Основ новой церкви, так и план отделения от Москвы. По замыслу нашему, отделение от Тихона должно было одновременно начаться в Петрограде, Киеве и Одессе. Шавельский поехал в Москву переговорить с некоторыми церковными деятелями, чтобы совместно выработать план и детали выступления. Но оказалось, что время еще не пришло и наше предложение не встретило массового сочувствия.
«Высокий, черноволосый, коротко подстриженный, с чёрной маленькой бородкой и огромным носом, резким профилем, в чёрной рясе с золотым крестом, Введенский производил сильное впечатление. Шрам на голове дополнял картину. Какая-то старуха при выходе Введенского из храма Христа Спасителя ударила его камнем, и Введенский несколько месяцев лежал в больнице. На память Введенский цитировал на разных языках целые страницы». (В. Шаламов)
Исследователь церкви в революцию и после революции, будущий диссидент А. Краснов-Левитин так описывал обновленческого епископа: "Введенский не укладывается ни в какие рамки, ни в какие правила школьной гомилетики. Амплитуда его как оратора поистине беспредельна. Иногда он — лектор. Однажды против него выступало 11 специалистов (это был диспут на тему « Наука и религия »). Он оперировал точными данными из высшей математики, биологии, физики. Оперировал теорией относительности, астрономическими терминами. Его оппоненты возражал ему, заикаясь от волнения, выглядели школьниками. Другой раз перед вами был трибун, Савонарола, который обличал, громил, а потом голос вдруг смягчался, и он, как бы всматриваясь в даль, говорил о весне, приходящей в мир, об обновлении мира тихостью Святого Духа. А иногда его речь была тихой исповедью, лирическим раздумьем о судьбах мира, о судьбах церкви. Тихая грусть как бы овевала слушателей. И тем неожиданнее был взрыв в конце. Призыв к вере, восторженное исповедание веры в Бога. Особенно впечатляюще он говорил о Христе, о Его любви. Христос — это единственная светящаяся точка в истории, в этом мире, в котором царствует хаос страстей. «Какой ужас, какая гибель в душе без Христа!» — восклицал он, и всех охватывал ужас..."
Баронесса М. Д. Врангель (мать генерала Врангеля) в своих воспоминаниях периода 1918—1920 г.г. «Моя жизнь в коммунистическом раю» так отзывается об этом человеке:
«Особенно выделяется теперь отец Александр Введенский. Он пользуется громадной популярностью, за ним ходят толпы народа. Приезд его для служения в какую-нибудь церковь производит сенсацию. Из него уже сделали фетиш: рассказывают даже о целом ряде его чудес. Это молодой человек 32 лет, с университетским образованием, окончил два факультета, с большой эрудицией, увлекательный оратор. Так как собеседования, устраиваемые им по разным частным учреждениям, собирали такое скопление народа, что залы не могли вместить, и вокруг здания были большие сборища толпы, рвавшейся его послушать, то власти запретили ему собеседования. Он перенес их в церковь. Все его речи чужды всякой политики; мне случилось присутствовать на двух из бесед. Темы были: „Об унынии“, а вторая: „Что такое счастье?“. Я вынесла глубокое впечатление, громадная эрудиция, глубокая вера и искренность. Проповеди его совсем своеобразные. Много тепла, сердечности, дружественности, я бы сказала: под впечатлением его слов озлобление смягчается. Чувствуется его духовная связь с паствой. Богослужение его — экстаз. Он весь горит и все время приковывает внимание, наэлектризовывает вас..
Популярность и деятельность этого священника уже у властей на примете».
В 20-е гг. А. Введенский участвовал в диспутах на религиозные темы с наркомом просвещения А.В. Луначарским (диспуты: Христианство или коммунизм. Л., 1926; Личность Христа в современной науке или литературе. М., 1928). Являлся профессором (в 1932-1934 гг. ректором) обновленческих «Московской богословской академии» и «Ленинградского богословского института
Вот как описывал один такой диспут большевик-оппозиционер Григорий Григоров:
«Весь Томск пришел в возбуждение, когда прибыл митрополит Александр Введенский, патриарх так называемой новой церкви. …Александр Введенский – блестящий оратор, большой эрудит в области истории религии, философии и даже современной науки. …Я по существу стал содокладчиком Александра Введенского. Наш диспут продолжался три часа подряд. Темами диспута были: «Есть ли бог?», «Сущность религии», «Религия брак и семья». В прениях выступал много сектантов и представителей официальной науки в области физики, астрономии, биологии. Споры велись в рамках взаимного уважения, никто не оскорблял религиозных чувств верующих.»
"Диспут "Бог ли Христос?" — Луначарский — Введенский. Быстро работая локтями, мы добрались до первого контроля и попали во внутреннюю цепь — добровольцев, которые сами, каждый вызвался на эту работу, чтобы послушать двух знаменитых ораторов.
Мы постарались проникнуть в партер, и нам это удалось. Хотя, конечно, все время пришлось стоять. Но это не имело никакого значения. ... Александр Введенский вышел в чёрной рясе, перекрещенной цепями креста и панагии, черноволосый, смуглый, горбоносый. Вышел и сел за длинный красный стол без всякой застилки, где в президиуме уже сидели лица разного революционного калибра — от народовольца вроде Николая Морозова до социал-демократов вроде Льва Дейча. ... Взрывы аплодисментов, требующих начала — существует такой вид аплодисментов, становились всё чаще. Наконец, Луначарский встал и пошёл к трибуне, разложил на ней листки и начал свой доклад — одно из тех пятидесяти выступлений Луначарского, которые довелось слушать мне, тогдашнему студенту. Луначарский был нашим любимцем. Это был культурный, образованный человек, чуть-чуть злоупотреблявший этой культурой, почему недруги из нашей же среды звали его "краснобай"."
Заседание обновленческого Священного Синода, 1926 год
И снова слово слушателя диспута и участника обновленческого движения Александра Краснова-Левитина:
"Воодушевление овладело оратором [Введенским], он ничего не слышал и не видел. Оно передалось в зал. Половина публики повскакала с мест. Луначарский на эстраде, видимо, тоже нервничал, менял места. После окончания — минута тишины. Потом взрыв аплодисментов. Антракт. В антракте сплошной гомон. Спорящие голоса. Взволнованные лица. Звонок. Речи ораторов-безбожников. Их никто не слушает. Но вот на трибуне снова Луначарский. Начал речь признанием: «Я не собираюсь конкурировать с высококвалифицированным религиозным гипнотизёром» (крики: «Ещё бы!»). Речь в юмористическом тоне, через который, однако, прорывается раздражение. Ссылка на Ленина. Аплодисменты, но холодные, официальные. Конец.
Верующие взволнованы. Выхожу на улицу. Помню обрывки реплик: «...но ведь женатый!» «Ну и пусть! Я ему ещё десять приведу! Пусть только проповедует!» Я прихожу домой в совершенно восторженном состоянии. Поля, которая тоже была со мной на диспуте, хотя и не всё поняла, но тоже в восторге. Долго не могу заснуть. Всё раздаётся в ушах чудесный тенор великого проповедника. С тех пор я не пропускал ни одного диспута."
Введенский был блестящим оратором, проповедником и полемистом, быстро и точно находил меткий и остроумный ответ на любой вопрос. Например, о модном в 20-е годы лозунге «Религия — опиум для народа» Введенский говорил: «Мы можем принять этот лозунг Маркса. Да, религия — опиум. Лекарство. Но кто из вас, — следовал обводящий зал жест, — может сказать, что нравственно здоров». А каламбур Вольтера о том, что «верующий лавочник обманет меньше, чем неверующий лавочник» Введенский комментировал так: «Если это так, одного этого достаточно, чтобы оправдать существование религии». Труды Александра Введенского:
1. Причины неверия русской интеллигенции. // журнал «Странник», 1911.
2. Христианство и анархизм. // журнал «Соборный разум». Петроград, 1918.
3. Анархизм и религия. Москва, 1918.
4. Божественная литургия и Иоанн Кронштадтский. // «Божия нива», 1918 (февр.).
5. Церковь и Государство . Москва. Издание Мосполитграфа, 1923
6. Церковь патриарха Тихона. Москва, 1923 г.
7. Церковь и революция. Москва, 1923.
В то время, как ортодоксальные архипастыри отрицали саму возможность сотрудничества церкви и советского государства из-за того, что государство исповедует идеалы коммунизма, несовместимые с верой в Бога, ставили смыслом жизни Царствие Небесное и доказывали невозможность насильственно изменять Божьи установления, Александр Введенский в своих трудах писал: «Марксисты, коммунисты, Советская власть не идут за Христом. Марксисты, коммунисты, Советская власть работают для исполнения заветов Христа… А между тем Церковь и до сих пор не выявила своего отношения к этому строительству. Церковь не сказала своего слова правды… Марксисты не верят в Бога, но творят дела во имя того братства, о котором говорил Христос. Отсюда вывод: следует присоединиться к деятельности атеистического государства и прогрессу вообще.
К сожалению, политическая жизнь в обществе зависит не только от проповеднических способностей или философских знаний. Удачно начатое восхождение в общественную жизнь, обновленчество после Декларации митрополита Сергий оказывается уже не нужным власти, да и реформы не могли лишить религиозную жизнь церкви ее смысла.
К началу 1930-х гг. «обновленчество» окончательно растеряло весь свой реформаторский заряд. Из всех церковных реформ у обновленцев сохранились лишь послабления в брачном праве для клира и епископата. В это время А. И. Введенский последовательно выступает против литургических преобразований и за сохранение строя славянского богослужения. В этом вопросе он сталкивается с такими идейными обновленцами, как протоиерей Александр Боярский, Николай Попов, Василий Адаменко и др.
1930-е гг. были трудным временем для А. И. Введенского. Уже с конца 1920-х годов московский храм Христа Спасителя, где служил Введенский, из-за отсутствия государственной поддержки содержался «обновленцами» с большим трудом. Утром в храме совершались богослужения, а после обеда он превращался «в платный музей, посещаемый теми, кому интересно изучить русскую историю в толковании церкви». При этом некоторые части храма закрывались для экскурсантов, в том числе накрепко были затворены двери иконостаса. Однако и такой необычный для Российской Церкви способ содержания храма не спас его от закрытия и уничтожения. После закрытия храма Христа Спасителя А. И. Введенский переходит на служение в храм св. апостолов Петра и Павла на Басманной (у Красных Ворот), где одно время находилась «обновленческая» богословская академия16. После закрытия в 1934 г. этой церкви и «упразднения» академии (очевидно, в 1935 г.) — А. И. Введенский перебирается в храм св. Николая на бывшей Долгоруковской улице, носивший громкое название синодального собора. В 1935 г., после «самороспуска» обновленческого Синода, НКВД отстраняет Введенского от всех должностей
По некоторым сведениям, в 1935 г. власти пытались объединить «обновленческую» и «тихоновскую» церкви, но из-за позиции митрополита Сергия (Страгородского) эти попытки были обречены на провал.
Причиной послужил раскол внутри самой тихоновской церкви. Митрополит Сергий вынужден был заявить о себе как об истином приверженцем патриаршей тихоновскогой церкви и мирное слияние с обновленцами никак не могло способствовать этому.
Именно в с 1926 г еще только в момент подачи митрополитом Сергием (Страгородский) документов на регистрацию РПЦ внутри этой церкви началась борьба за власть. После подписания митрополитом Сергием Декларации 1927 года группа во главе с митрополитом Иосифом (Петровых), выразила не только несогласие с политикой Сергия (Страгородского), но образовала второй центр силы, так называемое Иосифлянство. Все эти распри, интриги, доносы и попытки представить одну из групп в качестве единственно верной церкви и Христу, не могло не задевать таких активных борцов за истину, как Александр Введенский.
«Двурушничество нашей интеллигенции, — пишет А. И. Введенский, — великое колебание, вот что заставляет в нас, интеллигентах, видеть помеху социалистическому строительству. Почему бы всем нам, кто как может, не принять участие в социалистическом творчестве? Я лично свою борьбу с тихоновщиной, этой гнусной к[онтр]револ[юцией], рассматриваю как мою долю участия в социалистической жизни на новых условиях». 24 ноября 1929 г. А. И. Введенский сетует, что даже среди коллег «обновленцев» мало искренних по отношению к коммунизму людей. «Я митрополит. Да, я глубоко верю в Бога. Но как меня возмущает связь Церкви с капиталом и реакцией! И как сравнительно немного церковников действительно искренне верящих в дело коммунистического строительства. В беседах (я далеко не всегда в тактических целях открываю свое политическое лицо, желая иногда испытать собеседника) [два слова неразборчивы — авт.] нет-нет да и проглянет реакционная физиономия. А между тем и с политической, и с этической точки зрения только в коммунизме [слово неразборчиво. — Авт.] земная правда». «О, эта интеллигенция, ветром колеблемая,— читаем мы в записи от 18 января 1930 г. — А ведь станешь говорить о правде коммунизма, и на тебя смотрят косо, опасаясь «агента». Боже мой, неужели же они не поймут, что я искренен в своих религиозных и политических убеждениях, что я ненавижу монархистов, капиталистов, буржуев всех рангов?! И рабочий с его смелой попыткой строить новую социалистическую жизнь, мне близок, понятен. Нет, лучше замкнуться в свою скорлупу: все равно не поверят, оскорбят ». «Грандиозная фигура Сталина, — читаем мы в другом месте, — вызывает мое восхищение. Я его нередко вижу во сне. Какая сила. Я радуюсь, что он победил Бухарина, как в свое время Троцкого. Надо ясность и определенность. Все это с силой характера характеризует Сталина и его сподвижников». «Великое благодеяние! — гласит запись от 12 января 1930 г. — Вышел циркуляр Наркомфина о снижении налогов с церквей. Как я был прав, что не надо унывать, что советская власть верна своим принципам, что у нас есть свобода вероисповеданий. Надо честно приложить все свои силы, чтобы еще энергичнее работать по обновлению, оправдать то доверие, которое советская власть нам оказывает». И, наконец, последняя цитата из «дневника», относящаяся к 10 ноября 1930 г. «Раскрыта новая организация вредителей. Как она меня возмущает! Что за негодяи эти Рамзины и компания. Как хочется самому активно включиться в защиту СССР и пятилетки. Тяготит бессилие и поповщина»
Но именно эта активная позиция, это стремление вернуть церковь к проповеди Христа и сделать ее помощницей государства, всерьез пугало советскую власть, мечтающую о полном забвении религии народом. В пользу того, что обновленцы, признав Советскую власть, не собирались мирно сосуществовать с атеистической пропагандой в государстве, свидетельствует тот факт, что некоторые из них или их дети, оказались в числе диссидентов в позднем СССР. В таких условиях ставка на тихоновскую традиционную РПЦ была наиболее разумной, тем более, что народ привычный к старине, легко вернулся в лоно тихоновской РПЦ. А наличие раскола в среде верующих в сложный предвоенный период, рождало ненужные проблемы.
Обновленцы стали не просто лишним элементом в политике, но еще и беспокойным, так что власти от политики поощрения реформ перешли к отстранению обновленцев во всех сферах.
В довершение ко всем своим бедам, А. И. Введенский утеснялся даже в управлении Пименовской церковью. Инструктор Моссовета тов. Мартин отказывал А.И. Введенскому в регистрации клириков для служения в Пименовской церкви. Перед выборами в Верховный Совет СССР от своих духовных чад Введенский получил неутешительные известия о том, что «его имя треплется на предвыборных собраниях в страшных, чудовищно вымышленных фактах об оргиях в его храме, о его необычайном богатстве, о его будто бы источниках содержания из фашистских стран через каких-то или какого-то патриарха, и о прочих подобных нелепых выходках». Об этом Введенский жаловался митрополиту Московскому Тихону (Попову) при их случайной встрече на вокзале. В 1939 г. накал репрессивной политики советской власти постепенно ослабевает. В апреле 1941 г. происходит «реставрация» обновленческого Высшего церковного управления во главе которого становится митрополит Виталий (Введенский ) однофамилец, но при активном участии А. И. Введенского.
Начало войны застало А. И. Введенского в столице, и он тотчас же написал свое первое патриотическое воззвание. С аналогичным воззванием к верующим в самые первые дни войны обратился и глава «староцерковников» митрополит Московский Сергий (Страгородский)
Во время войны все религиозные иерархи были эвакуированы из Москвы в Ульяновск. «Обновленческой» церкви было передано помещение храма в честь иконы Божией Матери «Неопалимая Купина», закрытой в 1940 г., баптистам был передан дом № 12 по ул. К. Маркса.
Из писем А. И. Введенского к сыну Андрею, написанных в 1943 г., видно то напряжение, которое он переживал в эвакуации. Оно особенно усилилось после встречи И. Сталина с тремя митрополитами Московской Патриархии в сентябре 1943 г. В Ульяновске его посещают обновленческий митрополит Корнилий (Попов) вскоре после этого перешедший в Московскую Патриархию, архиепископ Сергий Румянцев и митрополит Василий Кожин. Однако переговоры обновленческих иерархов не могут поправить дела. Сталин и созданный в 1943 г. Совет по делам религий встали на позицию поэтапного уничтожения «обновленческой» церкви путем слияния ее с Московской Патриархией.
В эвакуации А. И. Введенский продолжил свою патриотическую деятельность. В личном архиве его дочери О. А. Введенской имеются две благодарности от Сталина. «ПЕРВОИЕРАРХУ Александру ВВЕДЕНСКОМУ. Примите мой привет и благодарность Красной Армии за Вашу заботу об обороне Союза ССР. И. Сталин». И вторая, полученная уже в Москве после эвакуации: «ПЕРВОИЕРАРХУ Александру ВВЕДЕНСКОМУ. Примите мой привет и благодарность Красной Армии, Александр Иванович, за Вашу заботу о Красной Армии. И. Сталин».
К чести Александра Введенского, он остался верен Богу и сложить с себя сан не захотел. Отказался от предложения, переданного через протоиерея Николая Колчицкого, стать после покаяния мирянином с предоставлением места сотрудника «Журнала Московской Патриархии».
Скончался А.Введенский от паралича 26 июля 1946 года. Об отпевании вспоминал в своих воспоминаниях А. Б. Свенцицкий:
«Храм Св<ятого> Пимена Великого был переполнен, но странные были похороны. Я пришёл в храм к 10 утра. Заупокойная литургия ещё не началась... кого-то ждали. Очевидно, архиерея, подумал я. Но кто же будет отпевать Введенского? Распорядители попросили народ расступиться, и в храм вошла и медленно пошла ко гробу…Александра Михайловна Коллонтай… Чёрное платье, орден Ленина на <…> груди, в руках огромный букет красных и белых роз. Стала А. М. Коллонтай у гроба рядом с женами А. И. Введенского».
Возглавлял отпевание обновленческий митрополит Крутицкий Филарет (Яценко), ему сослужили обновленческий епископ Дмитровский Алексий и 12 обновленческих священников и 4 диакона, в том числе сын умершего, протодиакон Александр Введенский, и Анатолий Левитин.
Похоронен на Калитниковском кладбище Москвы, у алтарной стены Скорбященской церкви, в одной могиле с матерью Зинаидой Саввишной Неруш.
После смерти Введенского обновленчество прекратило существование (в том числе и в связи с отказом обновленческому духовенству в регистрации).
В своей записке И.В. Сталину Г.Г. Карпов писал: «Совет по делам Русской православной церкви, исходя из того, что обновленческое течение сыграло свою положительную роль на известном этапе и в последние годы не имеет уже того значения и базы, и принимая во внимание патриотические позиции Сергиевской церкви, считает целесообразным не препятствовать распаду обновленческой церкви и переходу обновленческого духовенства и приходов в Патриаршую сергиевскую церковь». На этом абзаце И.В. Сталин написал: «Тов. Карпову. Согласен с Вами» и «Правильно».
По указанию Г.Г. Карпова архив Введенского 29 декабря 1950 г был «уничтожен через сожжение».
Один из сыновей Введенского — протодиакон Александр — впоследствии служил в клире Скорбященского храма.
Меня всегда удивляла и удивляет странная логика в поисках истины у православных. Но если присмотреться, логика эта весьма примитивна: если ты признал Советскую власть, то ты недостоин справедливой оценки твоей личности. Если же ты восстал на народ, желавший освободиться от многовекового рабства и жить достойно, с верой или без, то ты выше критики, все в тебе в высшей степени благородно и благочестиво.
Вот пишет некто о том, что в обновленческом храме Христа Спасителя не было хора. А хор, по словам пишущего – самое ценное и прекрасное в службе. (Конечно, если исключить все восточные церкви, где не поют, а читают нараспев, потому что главным везде - молитва, а не хор). Берется 1922 год, год разрухи, когда храм опустел и только-только был передан обновленцам.
Анатолий Эммануилович Краснов-Левитин, церковный писатель, сам в юности обновленец, описал в своих мемуарах впечатления от посещения храма после 1922 года:
«6 часов вечера. Суббота или канун праздника. Так же, как и во всех церквах, раздаётся колокольный звон. На паперти, однако, почти не видно нищих: нет смысла сюда идти, здесь народа мало. Входим в храм. Охватывает тягостное чувство. Огромное, холодное помещение. И пустое. Десятка два прихожан сиротливо жмутся к алтарю. На паникадилах всего несколько свечей. И на этом унылом фоне странно выглядят яркие облачения, митра на голове священника, протодиакон в камилавке. Уж очень щедро было обновленческое начальство на награды».
Мемуарист не заметил хора. Случайность? А вот воспоминания Анатолия Борисовича Свенцицкого, заслуженного артиста России и Литовской ССР.
«Указывая на громаду здания храма Христа Спасителя, мама говорила мне: храм осквернён обновленцами, входить даже на его паперть грех. «Обновленцы» в детстве для меня были окружены ореолом таинственности. И все же ребёнком 9 лет я… упросил маму зайти в собор, дверь была открыта – значит, служба ещё не кончилась. И вот мы вошли… Нас с мамой удивило, что в громадном соборе пусто. Всего человек 8-10 молящихся. Хора нет. Священник лет двадцати с небольшим, бритый, почему-то служит в филоне красного бархата «Сим Победа», которые были подарены царским правительством приходам в 1913 году в память 300-летия дома Романовых. Хор заменяет «поющий» на все лады псаломщик также в красном парчовом стихаре, очень похожий на еврея-торговца средних лет и почему-то с продолговатыми баками. «Здесь обновленцы»,– шепчет мне на ухо мама, берёт за руку и выводит из храма».
Вот так. При чекистах в ризах и бритых епископах-многожёнцах, обожающих «выходца из рабочих товарища Троцкого» и «доброго дедушку Ленина» больше, чем Христа, хор не живёт и не поёт… Сегодня в Кафедральном Соборном храме Христа Спасителя хор есть. И хор прекрасный.»
Написать можно многое, но будет ли это отвечать фактам и истине? Отметим некоторые особенности того времени. Первый мемуарист заходил в храм в 1922 г, в год разрухи и запустения, когда большинство патриарших храмов находились в не лучшем состоянии. Второй, судя по году рождения (1921 г.) и 9-ти годам в воспоминаниях, посещал храм с мамой в 1930 г., когда лишенные господдержки и нэпменовского капитала многие храмы прибывали в плачевном положении. И при чем тут хор? Нынешний хор храма Христа Спасителя, спонсируемого из бюджета, естественно будет процветать.
Но у меня есть более объективный свидетель. В период моей учебы в университете наш латинист не раз рассказывал нам как он мальчишкой бегал петь в храм Христа Спасителя. Год рождения у него 1918. С-но, в период расцвета обновленчества все там было: и хор, и великолепные проповеди, которыми заслушивались прихожане, в частности наш преподаватель. И кому я поверю?
Пристрастность – плохой свидетель. Каким бы ни был Александр Введенский факт его широкой деятельности, реформистские настроения внутри самой церкви, готовность населения принять обновленчество и уничтожение его самой же властью свидетельствуют в пользу самого Введенского. Он честно выполнял то, во что верил. Подводят итог деятельности Александра Введенского слова писателя В.шаламова об обновленчестве:
"Обновленческое движение погибло из-за своего дон-кихотства — у обновленцев было запрещено брать плату за требы — это было одним из основных принципов. Обновленческие священники были обречены на нищету с самого начала; и тихоновцы, и сергиевцы как раз брали плату — на том стояли и быстро разбогатели".