Анна (ansari75) wrote,
Анна
ansari75

Category:

Очень поучительное мифоизбавляющее чтение.

Дела по оскорблению членов императорской семьи: особенности преступления и особенности источника (часть 1 из 3)

(Глава из книги Бориса Колоницкого "Трагическая эротика": Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны")


Имперское "Уложение о наказаниях" рассматривало оскорбление членов правящей династии как серьезный проступок - до восьми лет каторги мог получить человек, виновный "в оскорблении Царствующего Императора, Императрицы или Наследника престола, или в угрозе их Особе, или в надругательстве над их изображением, учиненным непосредственно или хотя и заочно, но с целью возбудить неуважение к Их Особе, или в распространении или публичном выставлении с той же целью сочинения или изображения, для Их достоинства оскорбительных". Другие статьи "Уложения" предусматривали подобные наказания и за оскорбления иных здравствующих членов императорской фамилии, а также "Деда, Родителя, или Предшественника Царствующего Императора". Правда, если оскорбление было совершено "без цели возбудить неуважение", то и наказание существенно смягчалось. Если же преступление совершалось "по недоразумению, или невежеству, либо в состоянии опьянения", то и это считалось обстоятельством, облегчающим вину обвиняемого1. Соответственно, согласно букве закона, трезвые, грамотные и образованные правонарушители должны были подвергаться более суровому наказанию. Это побуждало многих обвиняемых выставлять себя менее образованными, чем они были в действительности, а также менее трезвыми, чем они были в момент совершения ими преступления.


Историк Е.А. Колотилыцикова, изучавшая оскорбления в Тверской губернии в 1881 - 1904 годах, отмечает, что наказания за это преступление в основном ограничивались арестами нарушителей при волостных правлениях, реже - тюремным заключением2. Это было характерно и для периода Первой мировой войны, хотя встречались и отдельные случаи более суровых наказаний.


Современный исследователь В.Б. Безгин, изучавший дела по оскорблению царя крестьянами с 1880-х по 1907 год, отмечал: "Общим в делах об оскорблениях этого периода являлось то, что крамольные речи звучали чаще всего в трактире, а произносившие их были пьяны"3.


В рассматриваемый нами период оскорбления совершались не только в питейных заведениях. К тому же, как уже отмечалось, обвиняемые во время допросов порой явно преувеличивали степень своего опьянения - они не без основания полагали, что к пьяному оскорбителю членов царской семьи власти отнесутся более снисходительно. Неудивительно, что органы дознания тщательно стремились определить, действительно ли обвиняемый был пьян в момент совершения им преступления: это могло существенно повлиять на тяжесть налагаемого наказания.


Иногда власти привлекали по этим статьям "Уложения" тех людей, которые, по их мнению, оскорбляли государственную символику. Так, дела возбуждались против лиц, отказывавшихся встать при исполнении государственного гимна, не снимавших в этой ситуации головные уборы4.


Оскорбление членов императорской семьи считалось преступлением государственным. Упомянутые статьи включались в главу третью "Уложения о наказаниях": "О бунте против Верховной власти и о преступных деяниях против Священной Особы Императора и Членов Императорского Дома". Именно оскорбления императорской фамилии перед Мировой войной давали наибольшую долю государственных преступлений. Современный исследователь истории одного из губернских жандармских управлений отмечает, что самым распространенным основанием для привлечения к дознанию по обвинению в государственном преступлении было произнесение "дерзких слов" или "преступных выражений" против особы государя императора5.


Этот вывод подтверждается и другими источниками, описывающими ситуацию во всей России. Так, в 1911 году 62% лиц, осужденных за государственные преступления, проходило по соответствующим статьям "Уложения о наказаниях". Иногда власти считали необходимым явных политических противников привлекать к судебной ответственности именно за оскорбление императорского дома. Так, когда известный "охотник за провокаторами" В.Л. Бурцев вернулся в Россию после начала Первой мировой войны, то он при пересечении границы был задержан и передан в распоряжение прокурора Петроградской судебной палаты, который возбудил предварительное следствие по обвинению Бурцева в преступлении, предусмотренном 1-й частью статьи 103 Уголовного уложения. В вину ему вменялась публикация в 1913 году в парижской газете "Будущее" статей, оскорбляющих императора. Особое присутствие Петроградской судебной палаты признало Бурцева виновным, он был приговорен к ссылке на поселение.


Однако большая часть лиц, привлеченных к ответственности за оскорбление членов императорской семьи в 1911 году, не рассматривалась властями как серьезные политические преступники. Большинство (1167 из 1203) отделались арестом, часто кратковременным. И состав преступников весьма отличался: если другие виды государственных преступлений совершались в основном представителями т.н. "интеллигентных слоев общества", т.е. лицами, имевшими среднее и высшее образование, то за оскорбление императорской фамилии к уголовной ответственности привлекались преимущественно поденщики, горнорабочие и главным образом лица, занимающиеся сельским трудом (в 1911 году 80% лиц, привлеченных за оскорбление Его Величества, составили крестьяне). Среди людей, совершивших другие государственные преступления, представителей национальных меньшинств было больше, чем их доля в населении империи, а по делам за оскорбление императорской фамилии привлекались преимущественно русские (т.е., соответственно бюрократической классификации того времени, великороссы, украинцы, белорусы)6. Итак, если верить современной уголовной статистике, оскорбление представителей царской семьи - это прежде всего преступление "пьяное", "русское" и "крестьянское".


Вряд ли, однако, представители иных сословий и других этнических групп реже, мягче или осторожнее оскорбляли в своих речах членов царствующего дома Романовых. Это подтверждают иные источники. Так, французский посол, характеризуя настроения в Петрограде в октябре 1914 года, отмечал, что такое преступление, как "оскорбление его величества", является привычным проступком в светских беседах высшего общества столицы7. Однако участников этих светских разговоров, которые велись в петроградских особняках, к уголовной ответственности за это преступление не привлекали. Вернее было бы предположить, что в русской (т.е. великорусской, украинской, белорусской) крестьянской, деревенской среде в силу различных причин чаще находились желающие информировать власти о преступлении этого рода, а образованные горожане разного положения сравнительно редко использовали именно это обвинение в своих доносах.


Существовало несколько типичных ситуаций, при которых в русской деревне оскорблялись царь и члены его семьи. Условно можно разделить их на "случайные" оскорбления, "карнавальные" оскорбления, оскорбления, связанные с конфликтами на селе, мотивированные религиозные оскорбления и, наконец, собственно политические оскорбления - оскорбления в связи с недовольством политикой государства, которую олицетворяли царь и некоторые другие члены императорской фамилии.


Нередко речь простолюдинов была столь насыщена непристойностями, что любое упоминание императора или членов его семьи в самом обычном разговоре могло формально рассматриваться как грубое оскорбление царствующего дома - имя члена императорской семьи попросту "обрамлялось" привычными и неизбежными ругательствами, которые могли и не нести никакой особой смысловой нагрузки. Как заявил один из обвиняемых за оскорбление царя, он "выразился бранными словами исключительно по привычке всякий разговор сопровождать бранью", или, как сказал другой крестьянин, признавший себя виновным, он "произнес бранные слова по отношению к Особе ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА по привычке всегда употреблять в разговорах брань"8. Возможно, при записи объяснения и оправдания обвиняемых были искажены, но смысл заявлений они, скорее всего, передавали верно. Власти, очевидно, порой учитывали это обстоятельство. Так, в одном уголовном деле по оскорблению царя встречается следующий комментарий, звучащий если и не как оправдание, то как аргумент в пользу более снисходительного отношения к провинившемуся: "...а, вдобавок, еще нецензурные слова вошли в обыкновенность, то он мог сказать без всякой цели, не зная, что этим наносит оскорбление особе ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА"9. Похожее объяснение своего преступного поведения обвиняемыми содержится и в некоторых других делах: ненамеренно оскорбил царя "по привычке бесцельно сопровождать разговор бранными словами, ...не относил таковых к священной Особе ГОСУДАРЯ"; "Цели оскорбить ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО у него не было. Бранное слово он употребил по привычке к сквернословию"10.


В некоторых же случаях оскорбление было следствием "вывернутого", "карнавального" поведения в особой, необычной ситуации, отличавшейся от повседневной жизни. Такая особая ситуация требовала и особого поведения, и особых слов. Так, в ряде случаев пьяный человек должен был вести себя совсем не так, как человек трезвый, код поведения в этой ситуации менялся на противоположный. Соответственно сакральное в таких ситуациях обозначалось как профанное, высокое - как низкое. Очевидно, многие люди искренне полагали, что в таких особых случаях они могут безнаказанно оскорблять и царя, и Бога. Показательно, что оскорбления Царя Небесного и царя земного переплетались: это может косвенно свидетельствовать о сохраняющейся традиции сакрализации монарха. Так, еще в 1911 году некий крестьянин, "будучи несколько выпивши", брел по улицам заводского поселка и громко сообщал встречным, что Бога он боится, но святых угодников и Божию Матерь не почитает, ругал ее, Чудотворца Николая, Серафима Саровского и государя императора матерными словами11. Мы не знаем, насколько серьезно обвиняемый относился к своим словам, но сам факт помещения царя в ряду святых весьма интересен, пьяный крестьянин бросал вызов определенной сакральной структуре, частью которой для него, бесспорно, был и образ российского императора. Этот случай, однако, нельзя считать примером антимонархического сознания, точно так же как и богохульство не всегда указывает на сознание атеистическое или даже на сознание антиклерикальное.


Показательно, что в пьяном состоянии обвиняемые оскорбляли прежде всего царя, так, например, среди оскорбителей великого князя Николая Николаевича пьяные почти не упоминаются. Последний не включался в систему сакральных символов наряду со святыми, поэтому и оскорбляли его иначе, "трезво" - более рационально, более аргументированно.


Выпившие крестьяне нередко исполняли песни, содержавшие оскорбления царской семьи. Очевидно, эти песни были довольно известными, распространенными в деревнях. Можно предположить, что в сельской среде существовала определенная фольклорная традиция вызывающего "карнавального" оскорбления царя и его родственников в определенных ситуациях. Часто эти песни были весьма неприличными:



Государь наш Николашка

Жена его Саша,

Мать его Маша...

Далее следовала нецензурная брань12. Еще более непристойной была другая частушка, исполнявшаяся пьяным 19-летним крестьянином:


Как у нашего царя ... аршина полтора,

А у нашей у царицы ... шире рукавицы13.

Вряд ли подобных певцов можно безоговорочно зачислить в ряды носителей антимонархического сознания.


Часть популярных песен такого рода, певшихся пьяными крестьянами, судя по их содержанию, сочинялась арестантами:


Иду в Сибирь,

Кляну Россию,

... Царя

и мать Марию14.


Иногда и исполнителями песен были бывшие арестанты, совершавшие новое преступление, на этот раз уже государственное. Так, в день пасхального праздника 1916 года лишенный всех особенных прав и преимуществ 29-летний крестьянин Вологодской губернии, отбывший уже два срока в местах заключения, пел пьяный на сельской улице: "Бога нет, ЦАРЯ не надо, губернатора убьем, мы, мазурики-арестанты, всю Россиюшку пройдем"15. Похожую частушку, сложенную уже в годы Первой мировой войны, распевали в сентябре 1915 года в Лужском уезде Петроградской губернии: "Нам ни Бога, ни Царя, - никого не нужно. Губернаторов убьем и под немца жить пойдем"16.


Мужчина же, призываемый на службу в армию, а тем более на войну, мог во время призыва пить, буйствовать, хулиганить, это в данной ситуации порой считалось терпимым, а иногда и вполне допустимым. Подобные противоправные, наказуемые законом действия санкционировались обычаем, не воспринимались как преступления.


Впрочем, можно предположить, что в некоторых случаях призывники сознательно использовали особую ситуацию терпимого к ним отношения для безопасного нарушения закона. Так, порой они пользовались относительной свободой слова, предъявляя императору политические претензии. Показателен случай 20-летнего крестьянина Казанской губернии Ф.В. Фоменцова. 3 июня 1915 года он, пьяный, ругался на улице в пригороде. Стражник предупредил его, что на улице ругаться нельзя. Фоменцов возразил, что он идет на военную службу. В присутствии свидетелей он затем сказал: "Я иду за ЦАРЯ голову сложить, а Он … (брань) земли нам не дал". Обвиняемый властями Фоменцов действительно был зачислен на военную службу, а дело о нем было приостановлено17.


И во многих других случаях, когда обвиняемые призывались в армию, дела по оскорблению членов царской семьи приостанавливались. Очевидно, власти не желали давать возможность будущим солдатам отсрочить свой призыв, намеренно совершая это преступление. Возможно, часть запасных, мобилизуемых в армию, предпочли бы сравнительно легкое наказание - обычно арест при волостном правлении - немедленной отправке на фронт. Одному русскому солдату, оскорбившему великого князя Николая Николаевича, присутствующие заметили, что он может за это ответить (т.е. будет арестован). Его же эта перспектива наказания за совершение государственного преступления вовсе не испугала: "Я этого не боюсь; для меня еще лучше, так как тогда на войну не пойду". С 24 июля по 9 октября 1915 года он действительно находился под стражей, а затем все-таки был отдан под надзор военного начальства. Но отказ обвиняемого признать совершение преступления, отсутствие свидетелей, в свою очередь призванных и отправленных уже в действующую армию, затягивало вынесение судебного приговора, обвиняемого переводили из части в часть, а к 1917 году он дезертировал. После же революции он был реабилитирован18. Очевидно, в данном случае расчет оскорбителя оказался совершенно верным: совершение государственного преступления, оскорбление члена императорской семьи помогло ему избежать направления на фронт и, скорее всего, спасло жизнь.


Но можно также предположить, что позиция властей, приостанавливающих уголовное преследование военнослужащих, подтверждала совершенно особый статус призывников и отпускников, солдат-ветеранов в глазах односельчан. Им перед отправкой на службу, а порой и во время отпусков позволялось делать то, что прочим людям возбранялось. Неудивительно, что преступление порой совершалось открыто, демонстративно, а иногда даже в присутствии представителей власти. Рядовой лейб-гвардии Павловского полка, находившийся в отпуске дома, в деревне Олонецкой губернии, в сопровождении двух знакомых стражников (!) отправился навещать общих приятелей. При этом бравый солдат императорской гвардии в присутствии дружественных ему представителей власти пел застольную песню, начинающуюся словами: "Вся Россия торжествует, Николай вином торгует".


Очевидно, эта песня появилась задолго до начала войны. Вообще тема предполагаемого "пьянства" царя и, одновременно, "спаивания" царем народа (подразумевалась государственная винная монополия) нередко звучала в оскорблениях императора. В городе Кузнецке, Саратовской губернии, пьяный обыватель в июле 1914 года говорил своим гостям: "Ему быть не Государем, а лапотником, если бы он был хороший Государь, то не открыл бы казенные винные лавки и не распустил бы Россию пьянством".


Впрочем, и значительное ограничение продажи спиртных напитков во время войны парадоксальным образом истолковывалось порой как поддержка царем пьянства. Крестьянин Томской губернии был очень обескуражен тем, что прогулял слишком много денег на Масленую неделю 1915 года. Вину же за это он возлагал на императора: "А все потому, что наш ЦАРЬ ... (брань) казенки прикрыл. Кабы ОН не прикрывал, я скорее бы напился, и деньги при мне были, а чтоб ему ... (брань)".


Криминологи тогда вообще считали, что оскорбление императора - большей частью "пьяное преступление", такого же мнения, как уже отмечалось выше, придерживаются и некоторые современные исследователи. Действительно, в соответствующих судебных делах часто встречаются выражения "в состоянии опьянения", "был сильно пьян", "будучи несколько выпивши". Но, как уже было показано, порой к этим утверждениям следует относиться осторожно: и по закону, и по обычаю нетрезвый человек мог рассчитывать на более снисходительное к себе отношение, состояние опьянения часто рассматривалось при расследовании преступления как смягчающее вину обстоятельство. Напротив, в делах нередко содержатся указания и на то, что человек был трезв, т.е. подразумевалось, что он может нести полную ответственность за совершенное им преступление. Поэтому подследственные и подсудимые, очевидно, порой намеренно преувеличивали степень своего опьянения. Документы так передают слова некоторых обвиняемых: был пьян, ничего не помнит, но утверждает, что оскорбительных по адресу государя выражений никак не мог произнести. Однако не всегда свидетельские показания подтверждали эти заявления, в делах имеются комментарии чиновников, производивших расследования: был ли действительно обвиняемый пьян, дознанием не установлено.


Но не следует считать данное преступление исключительно "пьяным". С помощью доноса порой решались многочисленные конфликты деревенской политики, которые не имели прямого отношения к императору, но царь заочно привлекался как могущественный символический союзник одной из конфликтующих сторон. Эти конфликты условно можно разделить на "вертикальные" и "горизонтальные". К первым можно отнести конфликты между крестьянами и представителями сельской власти (старосты и волостные старшины, писаря сельских и волостных правлений, полицейские урядники и стражники).


Так, нам известно 120 случаев оскорбления членов императорской семьи в 1914 году, которые были совершены русскими сельскими жителями, занимавшимися сельским хозяйством (не учитывались крестьяне, занимавшиеся торговлей, немецкие и еврейские колонисты и поселяне). Это составляет не менее 64% всех известных нам случаев в этом году. Не менее чем в 28 случаях оскорбление было совершено в присутствии представителей власти, не менее чем в 8 случаях - в присутственном месте (сельское, волостное, станичное правление).


В 1915 году из 282 таких случаев 35 было совершено в присутственном месте, а 30 - в другом месте, но в присутствии представителей власти. Это составляет примерно 23% от числа указанных случаев. Но в том же году не менее 10 представителей сельской власти (старосты, волостные старшины, писаря) были привлечены к ответственности за оскорбление императорской семьи. Т.о. 27% известных нам зарегистрированных случаев оскорбления крестьянами в этом году было прямо связано с различными конфликтами вокруг исполнения власти в сельской местности.
Tags: история размышления россия
Subscribe

  • Post a new comment

    Error

    Anonymous comments are disabled in this journal

    default userpic
  • 0 comments