Зрелище как эмоциональная составляющая идеологии.

Когда мы говорим о религии, мы почему-то всегда забываем, что  религия – это не только воспитание морали и нравственности в человеческом обществе, не ограничение запретами свободы поведения человека, но еще и введение человека в определенное состояние эмоционального опьянения и зрелищного восторга, что наилучшим образом контролирует его поведение. Именно от состояния общества, от его бедности или богатства, от его культурных запросов зависела зрелищная сторона религиозного культа.

Древние боги любили только праздники и при всеобщем стечении народа. А в остальные дни оставались довольны заботой о них одних жрецов, потому что древнее общество не осознало необходимости закрепить за отдельным социальным слоем определенный статус и признать его божественным установлением. Были только свободные и рабы, при условии, что рабы не считались даже равными самому бедному свободному и позиционировались как вещь.

Когда же появилась потребность власти утвердить единообразие и единомыслие в народной среде, свести все особенности в поведении и образе жизни к определенному нравственному закону, единообразному ритуалу, единым запретам и единым предписаниям, тогда религия превратилась в монотеизм. Но не только единообразие поведенческое требовало определенных унифицированных форм религии. Иерархические общества, превращались в единую систему социально и экономически зависимых друг от друга и подчиненных друг другу слоев населения.

Именно  тогда возникла необходимость превратить религиозный ритуал в постоянно действующий институт по принуждению человека к ежедневному выполнения  определенных обрядов и  ритуала в определенных общественных местах, определенной группой лиц. Невыполнение этих ритуалов и требований грозило земными и небесными карами тем, кто их не будет соблюдать и им подчиняться. 

Объединение жрецов и народа как раз и является общением с Богами. А вот разделение обряда и ритуала на две неравные части, причем в непреложной повседневности, есть служение для самих себя, но не для бога.

Религия не есть только вера в Бога. Религия — это прежде всего апелляция власти к Богу для получения разрешения на сохранение собственной власти и на право управлять народом. Отсюда и стремление создать наиболее удобные формы, в которые можно было бы облачить это право и показать народу через зрительный образ свою значимость и любовь Бога к этой власти.

Есть и еще один момент, определивший вид религии, утвердившийся в пост римском пространстве. Это не падение рабства и не примитивизация экономики. Это падение культуры и прежде всего грамотности у народов, влившихся в христианский мир.

Некогда древний мир и особенно античный позволяли своему населению быть не только грамотными, но и поощряли именно распространение грамотности среди свободных граждан империй. Были школы, были учителя, были начальные знания для всех.

Многие поклонники славянства  любят говорить о населении древней Руси до христианизации, считая, что язычество дало славянам свободу и процветание. Но это верно не в отношении язычества. Язычество потому и существовало, что экономика требовала всеобщей грамотности. Так когда-то были грамотны простые египтяне или простые жители римской империи.

Древний славянский мир был грамотен в массе городского населения. Берестяные грамоты Новгорода тому свидетельство. И грамота распространялась не только на знать или жречество. Грамотны были простые ремесленники и торговцы, простой посадский люд. 

Примером того, что не только определенный слой был грамотен, может служить ряд любовных записок на бересте, найденных в В. Новгорлде. Вот одна из них: «Будь в субботу ко ржи». 

Что ещё более удивительно, её автор — девушка, жительница древнего Новгорода рубежа XI-XII веков. Для исследователей стал большим сюрпризом тот факт, что многие женщины того времени умели, оказывается, и читать, и писать, ведь на Руси более позднего периода — XVI-XVIII века — кроме духовенства грамотой никто не владел, а уж дамы точно не знали ни одной буквы! 

Но не язычество привело к грамотности, а грамотность стала требованием определенных социально-экономических отношений, в которые очень удобно вписывалось язычество. Оно было атрибутом иного устройства ранних цивилизаций, чем последующие. Славяне и весь античный мир были грамотны в силу того, что двигателем роста благосостояния народов были торговля и культурный взаимообмен, даже если он происходил на фоне войн. 

Торговля, ремесло и взаимосвязи двигали прогресс. А исполнителями черновой физической работы вместо современных машин были рабы. 

Но когда мир перешел к новому виду деятельности, к феодальному землепользованию и труду крестьян, когда разнородные германские племена были охвачены христианизацией, то мало того, что ни о какой грамотности не было уже и речи, но даже язык дипломатический, научный и особенно, церковный стал непонятен большинству простого народа.

Однако, религиозную идею нужно было донести до всех слоев населения, до всех народов варварского мира. Что лучше, чем зрелище может воздействовать на психику наивного варвара?

Именно ради того, чтобы стать центром культурной и духовной жизни средневекового мира, церковь переняла для своих служб особенности античного театра.

Церковь превратилась в своего ряда театр, в котором человек одновременно и зритель, и артист. По своему характеру это театр двух актеров, где одни играют роль на сцене, а другие в статусе статистов аккомпанируют им из зала. Или это прообраз нынешнего театра-онлайн, где артист заставляет играть и зрителя.

Если присмотреться к религиозному ритуалу, то вы не заметите, чтобы ведущие актеры в самом деле общались с Богом. Они ведут свою роль исключительно для зрителей-статистов. Отсюда и роскошь облачений, и торжественность входов и выходов, рассчитанных точно как армейский порядок. Это и песнопения и декорации в виде икон и росписей. Но не святым и Богу на иконах посвящается служба. Она ведется только для самих себя и мыслится только для самих себя.

Античный театр возник там и тогда, когда появились два объекта: актер и зритель-статист.

Ни один религиозный ритуал не имел столь явно выраженной сценичности, как христианство.

Древние отдавали молитвы и общение с богами в руки жрецов.

 И лишь в дни ритуальных праздников и жрецы, и народ становились одним целым в прославлении богов.

Объединение жрецов и народа как раз и является общением с богами. А вот разделение обряда и ритуала на две неравные части, причем в непреложной повседневности, есть служение для самих себя, но не для бога.

И  церковь в средневековом обществе  заняла место и университета (проповедь на библейские темы с амвона) и театра, и художественной галереи, и суда, и законника, и исполнительного органа.

В море безграмотного народа, лишенного эстетических и этических норм именно пышный ежедневный церковный ритуал мог воспитать уважение, чувство прекрасного и смирение у народных масс. 

А язык Библии лишал народ даже самой малой возможности стать грамотными. Научиться его понимать, читать и учить было абсолютно ненужно и бессмысленно. С этого и началось сословное деление феодального общества. С этого началось насильственное приведение к единомыслию всех и каждого. А чтобы это насилие не бросалось в глаза, молитву и обряд сделали торжественным театральным представлением, роскошным, красочным, внушительным и подавляющим воображение. А чтобы действо было понятно простолюдинам,  появилась проповедь, иконы, росписи, скульптуры и музыка. 

Но с течением времени в силу вступил закон экономии. Церковный ритуал упростился, а библейские тексты стали переводиться на языки местного населения.

Переход к машинному производству сделал востребованной грамотность, а всеобщая занятость способствовала сокращению времени службы. Так церковь потеряла свою центральную роль в обществе. Но тем не менее,  театрализованность ее служб по сей день является самым привлекательным моментом для граждан, думающих, что они общаются с Богом. На деле они присутствуют при действе, сопровождаемом музыкой, красивым художественным антуражем,  как помещения, так и облачений служителей. Служба имеет совершенно законченный строго последовательным ритм и приводит к тому самому катарсису, которым должен был отличаться театр и ради которого существовал и он, и пьесы.

Когда многие представители интеллигенции выступают в защиту церкви, то они прежде всего выступают в защиту самого богослужебного канона, самого процесса службы. 

В самом деле, церковная живопись, церковная музыка, церковная архитектура есть грандиозное завоевание творческого гения человека.  Не будь в этой части религиозного поиска стремления к театральности и игре перед лицом бога и самих себя, не было бы ничего подобного. Поэтому не стоит воспринимать как унижение и атеистическую пропаганду слова о том, что церковная служба – это театр. Она и в самом деле театр, но театр возвышающий и очищающий. В ней содержится тот элемент катарсиса, который потерял настоящий светский театр, превратившись в эпатаж и оскорбление высокого чувства духовности зрителя и просто человека.

Если идеологи и властители дум человечества не одумаются, они рискуют потерять не просто зрителя, но прежде всего статус воспитателя высшей духовности. Лавры перейдут к церкви, тем более, что итак церковное пение и церковная музыка постепенно завоевывает души даже самых атеистически и свободомыслящих людей.

К слову, нынешняя гастрольная деятельность наших монашеских хоров и даже отдельных монахов лучше всего демонстрирует связь церковной службы не с Богом, а с театральным зрелищем.

Те, кому положено петь на службе Богу, поют за деньги праздной публике.